• Почему Вещь одновременно враждебна и желанна?

    Почему Вещь одновременно враждебна и желанна?

    Крик, как телесная реакция на вторжение Реального, создает первый объект. И вводит первое разграничение: внутреннее/внешнее. То есть в психике происходит разделение на Я/ не Я.

    «Внешний мир распадается у него на ту часть, которая приносит удовольствие и которую оно принимает, и чуждое ему все остальное. От собственного Я оно отделило некую часть, которую извергает во внешний мир и воспринимает как враждебную. После такой перегруппировки обе полярности вновь восстанавливаются: Я-субъект связывается с удовольствием, внешний мир — с неудовольствием (с прежним безразличием)».

    Фрейд. «Влечения и их судьбы»

    Переживание удовлетворения образует прочные ассоциативные связи в психике. В этот момент другой (тот, кто выполняет материнскую функцию) является абсолютным источником блага, устраняющим страдание. И когда в результате неудовольствия снова возникает напряжение, психика по проторенным путям активирует образ воспоминания. Происходит это настолько интенсивно, что образ воспоминания становится галлюцинацией.

    Вот что пишет Фрейд в «Наброске»:

    «Я не сомневаюсь, что это оживление желания поначалу дает в итоге то же самое, что и восприятие, а именно галлюцинацию.
    Если вслед за этим вводится рефлекторная акция, то разочарование неизбежно».

    Таким образом, в психике фиксируется опыт боли, от которой невозможно избавиться с помощью моторного действия (а только обозначить, спроецировать вовне) и опыт переживания удовлетворения с помощью другого, который от этой боли «спасает». Этот комплекс создает след в психической реальности, вокруг которого будут выстраиваться цепочки означающих.

    Вещь, как место совпадения враждебного и желанного организует судьбы влечений и задает движение навстречу объектам, в которых чудится образ воспоминания о том самом утраченном объекте.

    На уровне представлений Вещь — не существует, но тем не менее, она настаивает на своем существовании.

  • Боль и крик. Начало субъекта бессознательного

    Боль и крик. Начало субъекта бессознательного

    «…все представления происходят от восприятий, являются их повторениями».

    З. Фрейд. Отрицание

    В «Наброске психологии» Фрейд говорит о том, что сознание — это система, воспринимающая сигналы удовольствия и неудовольствия. Работу психического аппарата регулирует качество переживания, сигнализирующее о возможности разрядки напряжения или его блокировке. Позже, развивая эту мысль, Фрейд приходит к выводу, что «сознание возникает на месте следа воспоминания». Это значит, что восприятие настоящего всегда опосредованно прошлым опытом: любой новый объект осознается через призму ассоциативных связей, ведущих к следам памяти об объектах, которые ранее приносили удовлетворение либо, что особенно важно для нашей темы — к следам встречи с «враждебными объектами», появление которых отмечено болью.

    Фрейд рассматривает боль, как чрезмерное возбуждение, при котором происходит прорыв защитного барьера психического аппарата. Что сближает такой опыт с тревогой и травмой. Его невозможно встроить в структуру психики, потому что он существует как непосредственное ощущение, без связи с представлением.

    В «Наброске» Фрейд вводит концепцию Bahnung (проторение пути). Это процесс, при котором возбуждение прокладывает себе нейронные пути, формируя основу памяти и ассоциаций. Боль оставляет особо прочный след в психическом аппарате, «подобный удару молнии». Именно вокруг этих следов будет структурироваться бессознательное.

    Лакан в семинаре «Этика психоанализа» напоминает о том, что о бессознательном мы можем узнать только посредством слов: оно не имеет «иной структуры, кроме структуры языковой». И по сути вся история языка и история бессознательного начинается с крика. Это первый доречевой акт, вокруг которого будет выстраиваться структура. В этом реальном аффекта берет начало исток символического.

    Боль заставляет субъекта испустить крик. Это непроизвольное действие выполняет функцию разрядки и имеет как минимум два эффекта: происходит означивание другим самого крика и означивание чужеродного, враждебного объекта (feindliche Objekt) субъектом.

    У крика нет означаемого — это реакция на боль. Только ответ другого наделяет крик значением (исходя из собственных представлений): ребёнка кормят, берут на руки, переодевают… 

    Враждебный объект, «рождённый криком», как первое внешнее, оказывается опознан, выделен среди других неразличимых элементов. Крик придает ему статус существования.

    В этом первом восприятии реальности субъект оказывается связан с Nebenmensch, ближним (буквально: человек рядом) через das Ding, Вещь. И так как этот объект не просто внешнее, а исключённое внутреннее, он будет служить ориентиром субъекту как то, что предстоит «обрести вновь». Лакан, анализируя фрейдовское das Ding скажет:

    «Предметом поиска является объект, по отношению к которому функционирует принцип удовольствия. Функционирование это вплетено в ткань, в сюжет, составляет основу того, к чему отсылает любой практический опыт».

    Например, истерический субъект стремится воссоздать состояние, при котором Вещь выступает как объект отвращения, неудовольствия. В неврозе навязчивости Вещь представляет как объект, приносящий «слишком много удовольствия», а потому его следует избегать, создавая дистанцию. А в паранойе в существование Вещи субъект не верит (вера здесь рассматривается в качестве опоры в символическом порядке).

    Итак, вокруг этого объекта (по выражению Лакана, «вне-означаемого») выстраивается система ориентиров и защит. И создаётся структура, в которой конституируется субъект.

    (мысли по материалам статьи Ж. Марбле «Боль — последний рубеж?»)

  • Зачем человек повторяет то, чего не хочет?

    Зачем человек повторяет то, чего не хочет?

    «Логика желания такова: «Я сделаю это, хотя знаю, что делать этого нельзя». В отличие от желания влечение не интересуется ни запретом, ни преступлением закона. Логика влечения такова: «Я не хочу делать это и все же делаю».
    <…>
    Желание поддерживается фантастическим сценарием, маскирующим наслаждение влечения. Желание захвачено принципом удовольствия, в то время как влечение неподвластно этому принципу. Парадоксально, но субъект всегда счастлив на уровне влечения; и хотя в действительности он может ужасно страдать от сильнейшего давления влечения, может пытаться избегать его, страдание это приносит ему мучительное удовлетворение».

    Рената Салецл

    «Наслаждайся!» — требует Сверх-Я, и человек снова застывает в шаге от пропасти. Jouissance — это не то, что субъект хочет, а то, от чего он страдает, но не может отказаться.

    Зачем же человек повторяет то, чего не хочет?

    Один из ответов — чтобы не встретиться с пустотой. Чтобы сохранить знакомую боль, которая даёт ложное чувство «я есть». Повторяет потому, что страх перед неизвестностью сильнее страха перед болью.

    Саморазрушение — это не случайность, не когнитивная ошибка и не слабоволие, а попытка стабилизировать иллюзию собственного существования.

    Субъект маскирует jouissance под благородные цели — любовь, творчество, борьба за справедливость — и строит мосты через бездну. Но каждый мост ведёт к новому обрыву. Так выстраивается дорога, которая петляет вокруг пустоты, продлевая путь к смерти.

    Jouissance мучительно — но без него не родится ни один вопрос, ни одна попытка вырваться.  

    Мы не выберемся из лабиринта, но пока кружим — пишем свою историю. И когда субъект говорит: «я не могу остановиться», за этим слышится: «но я всё ещё хочу хотеть». И этого достаточно, чтобы следующий шаг не стал последним.

  • Причина любви

    Причина любви

    «Любовь есть запрос (хотя он и остается безответным), обращающий человека… к той его части, которая недоступна в силу ее молчания. Любовь обращается к тому месту в речи, в котором слова обречены на провал. Столкнувшись с таким переживанием, субъект открывает перед собой два возможных решения: он может или очертить то место, где у него больше нет слов, или заткнуть это место затычкой».

    М. Сильвестр

    Такой затычкой может стать фантазия, как попытка ответить на желание Другого. Ответить на немой вопрос: Чего хочет от меня Другой? И каким мне быть, чтобы обрести признание в его взгляде?

    Но ответ всегда ускользает, потому что Другой сам не полон. И отражает лишь собственные проекции субъекта. Здесь возникает парадокс: чтобы быть признанным, субъект вынужден воплощать фантазматический образ, который, как он полагает, соответствует желанию Другого.

    Однако ключевая функция фантазии — не удовлетворение, а «поддержание самой возможности желать». Когда субъект воображает, что приобретя определённые качества или заняв специфическую позицию, обретёт признание, он создает нарратив, маскирующий отсутствие гарантий в символическом порядке. Фантазия становится «затычкой», временно прикрывающей зияние нехватки, но не устраняющей ее.

    «Очертить то место, где у него больше нет слов» — значит двигаться вокруг пустоты, исследуя её форму. Нехватка — не дефект, а структурный разрыв, делающий возможным желание.

    Ответа нет и не будет. Потому что всегда обнаруживается некий остаток: то, что невозможно высказать, но то, что является причиной любви.

  • Защита. От чего?

    Защита. От чего?

    В психологии и физиологии есть три известные реакции на опасность: «бей, беги, замри». Две первых разработал американский психофизиолог Уолтер Кэннон в 20-х годах прошлого века (а последнюю добавили исследователи этой темы позже). Ученый описал какие процессы происходят в гормональной и нервной системе во время сильного стресса и как может человек в результате этих процессов отреагировать на опасность.

    Интересно как эти состояния, «бей, беги, замри», перекликаются со способами обращения с тревогой (страхом) в психоанализе: торможение, acting out, passage a l’acte.

    Конечно, речь здесь идёт о психической реальности субъекта, поэтому ситуации опасности будут у каждого свои в зависимости от личной истории.

    Торможение, как ограничение функций Я (невозможность выступить перед аудиторией, нарушение сексуальной функции, отказ от приема пищи и т.п.) — защищает от приближения к объекту опасности. Это некое пред-чувствие, смятение, которое возникает до встречи с тревогой, и даёт возможность субъекту избежать нечто невыносимое (или мыслимое им как невыносимое). 

    Acting out — действие, которое совершается вместо высказывания в момент столкновения с тревогой. Оно адресовано Другому и таким образом требует ответа. Acting out позволяет продолжать «игру на сцене Другого» в качестве субъекта, удерживая функцию Я в собранном состоянии, пусть даже в неустойчивом и мерцающем. 

    Passage a l’acte — момент максимального замешательства перед лицом тревоги. На сцене больше оставаться невозможно: уйти, скрыться, сбежать — вот единственный выход, чтобы сохранить себя в качестве субъекта. Быть выброшенным, упасть со сцены (связей с Другим) в мир, где нет слов и значений.

    Таковы способы не рассыпаться, не потерять себя. Защита от грядущей опасности? Но всё-таки: от чего же человек на самом деле защищается?

    «Это слово успело настолько стереться от частого употребления, что мы уже не удосуживаемся спросить себя: Кто защищается? Что защищают? Против кого защита? Защита в психоанализе — это защита от призраков, ничто, пустоты, а вовсе не от того, что существует и переживается как бремя в реальной жизни. Эта последняя загадка заслоняется самим явлением в момент, когда мы его схватываем».

    Ж. Лакан. Психозы